«Художник страдания»

Первая премьера нового театрального сезона в псковском драмтеатре примечательна тем, что в новом сезоне художественное руководство театром осуществляет Дмитрий Месхиев. С главным режиссёром Александром Кладько контракт не продлили, и пока что пьесы ставят приглашённые режиссёры, первая из них — Анна Потапова, сообщившая в интервью, что её «пригласил Андрей Пронин поставить что-нибудь из русской дореволюционной классики». Андрей Пронин — петербургский театральный критик, в Пскове известный прежде всего тем, что он был арт-директором XXIV Всероссийского Пушкинского театрального фестиваля, проводившегося в феврале этого года в Пскове. Теперь Андрей Пронин — помощник художественного руководителя по репертуарной политике. Да и директор театра тоже новый — Сергей Жаворонок.

«Как отвратителен человек, влюблённый в своё страдание»

21 и 22 октября 2017 года на большой сцене псковского драмтеатра показали спектакль по пьесе Максима Горького «Старик». Эту пьесу, написанную в разгар Первой мировой войны — в 1915 году, в Пскове уже ставили — 55 лет назад. Тогда роль Старика исполнял Виктор Лукин. Его внук Михаил не так давно предоставил театру фотографии спектакля из семейного архива. Интересно сравнивать старые фото с нынешними.

У этой не самой известной пьесы Горького было по меньшей мере три редакции. Последнюю редакцию пьесы напечатали в Нью-Йорке на английском языке в 1924 году под названием «Судья». И это название во многом раскрывает основную мысль автора.

В антракте и даже после спектакля некоторые зрители спрашивали друг у друга: «Чего же старик добивался?»

Старик — самозваный судья. Мститель.

Завязка этой пьесы, которую на псковской сцене Анна Потапова представила почти как детектив, в том, что привычный уклад жизни нарушает некий старик-богомолец. От него ничего хорошего не жди.

Александр Трофимов в спектакле «Старик», 2017 год. Фото: Андрей Кокшаров

До его появления жизнь шла обычным образом: люди строили дом (техническое училище) и строили планы, зарабатывали деньги, влюблялись, выпивали, ссорились, шутили… И вдруг является некий старец Питирим, и всё как-то незаметно меняется.

На премьерных спектаклях в Пскове роль Питирима (он же Антон) исполняли в первый день Александр Трофимов* из Театра на Таганке, а на генеральном прогоне и на второй день — Виктор Яковлев.

У героев спектакля было некое внешнее благополучие. Но стоило возникнуть Старику, который знает о купце Иване Мастакове нечто, что позволяет его по-садистски мучить, и всё внешнее благополучие улетучивается.

Мастаков — фамилия для Горького привычная. У него есть и другие герои с такой же говорящей фамилией (в «Чудаках» главный герой — Константин Мастаков). Хотя в действительности в «Старике» он никакой не Мастаков, а Гусев. Живёт по поддельным документам… Начало, предвещающее остросюжетное продолжение.

Но Горький — не Эмиль Габорио, и у него другие задачи. Здесь важно не действие как таковое, а мотив. И, боюсь, он в нынешнем спектакле не до конца проявлен.

Написанию «Старика» предшествовали публикации в «Русском слове» двух горьковских статей: «О "карамазовщине"» и «Ещё о "карамазовщине"». Максим Горький в них выступал против постановок на сцене Московского художественного театра произведений Фёдора Достоевского (по словам Горького, Достоевский — «реакционер» и один из основоположников «зоологического национализма»). Вот и Старик у Горького — страдалец и бывший каторжник — словно бы является из романов Достоевского. Отчасти это сам Достоевский и есть (Виктор Яковлев играл шуточного «Достоевского» в спектакле «Старая актриса на роль жены Достоевского»). Но в «Старике» не до шуток. Мастаков, познакомившийся со Стариком на каторге, на вопрос «за что его судили?» отвечает: «За насилие над несовершеннолетней».

Достоевский на каторгу попал не за это, но тень совращённой малолетней девочки всё время витала над ним где-то рядом (как написала в своих мемуарах с детства знавшая Достоевского Софья Ковалевская, «вспомнил он, как однажды после разгульной ночи и подзадоренный пьяными товарищами он изнасиловал десятилетнюю девочку...»).

В предисловии к нью-йоркскому изданию пьесы «Судья» («Старик») Горький написал: «В пьесе "Старик" я старался указать, как отвратителен человек, влюблённый в своё страдание, считающий, что оно даёт ему право мести за всё то, что ему пришлось перенести. Но если человек убеждён в том, что страдание даёт ему право считать себя исключительной личностью и мстить другим за свои несчастья, — такой человек, по моему мнению, не принадлежит к людям, заслуживающим уважения других. Вам это будет понятно, если вы представите себе человека, поджигающего дома и города только по той причине, что ему холодно!»

Это и есть ответ на вопрос «чего хочет Старик?». Он не хочет страдать в одиночку. Ему не нужны деньги («за каждую слезу мою я с вас по пуду золота НЕ возьму»). Страдание — его богатство. Он отсидел «от звонка до звонка», а Гусев — будущий Мастаков — не выдержал и бежал, более того, разбогател.

Виктор Яковлев в спектакле «Старик», 2017 год. Фото: Андрей Кокшаров

Старик, конечно, мог бы пошантажировать разбогатевшего Гусева-Мастакова — об этом думает его молодая спутница — богомолка Марина (Ксения Тишкова), но у него другие планы, если не сказать другое призвание. Он несёт своё страдание как крест и щедро делится страданием с ближним. «Зачем страдания не принял?» — обижается Старик. «Жить хотел я, работать», — отвечает Мастаков и слышит в ответ: «Страдание святее работы».

Тут что-то одно: либо страдание, либо работа. В крайнем случае — работа как страдание.

«Любит мучить их. В этом всё наслаждение его жизни»

«Одет в полумонашеское платье и длинный подрясник, — даёт Старику авторскую характеристику Горький. — Лицо злое, взгляд исподлобья. Движения гибкие, змеиные. Притворяется сутулым, но вдруг — выпрямится и страшен в ненависти к людям. Считает себя пострадавшим невинно и любит заставить людей страдать, любит мучить их. В этом — всё наслаждение его жизни. Мастер, художник страдания. В минуты возбуждения отвратителен и страшен, как всякий садист…» Мегамизантроп.

Итак, возникает короткое противостояние: Мастаков, мастак, против «мастера, художника страдания». Кто кого? Но в спектакле это противостояние только намечено. Строительные леса стоят, но есть ли что за ними?

Виктор Лукин в спектакле «Старик», 1962 год. Фото из архива Михаила Лукина

До появления Старика мы видим ещё одного героя, который тоже не прочь помучить других. Покуражиться, попугать. Ради смеха. Тоже для извращённого удовольствия, а не корысти ради. Это Яков (роль досталась недавно появившемуся в труппе псковского театра Александру Овчаренко, а на другой день её играл Максим Плеханов). Судя по первым впечатлениям от сыгранного на сцене, у Александра Овчаренко большие возможности. Сеанс общения с пожилым каменщиком (Юрий Новохижин) он провёл на высоком уровне.

Так вот, Яков — это такая горьковская подводка к главному герою — Старику. Автор пьесы показывает, что Старик не исключение. Каждый в меру своей испорченности мучает ближнего. Отличие только в том, что Старик — мастер художественного страдания, а Яков — всего лишь пока подмастерье.

Появление Старика открывает сущность и других героев. Взять хотя бы благообразную старушку Захаровну (Галина Шукшанова и Нина Семёнова). Она готова воспользоваться крысиным ядом. Отравить человека, словно крысу или мышь. Когда-то, когда она была юна, её строгие братья утопили её жениха-землемера («гладенький такой, как мышь»). «О страшном говоришь, а — не страшно», — говорит Захаровне Таня (Анна Шуваева), а та отвечает: «Я не о страшном, а про любовь».

Насильственная смерть не кажется старушке, поучающей молодёжь, чем-то ужасным.

«Богатая земля! Грабят её, грабят, а ограбить никто не может!..»

Тот, кому показалось, что спектакль Анны Потаповой прерывается чересчур внезапно, необязательно открывал 12-й том Горького, пьесу «Старик». Но интуитивно всё равно почувствовал, что должно быть что-то ещё, какое-то разъяснение. Того ли добивался Старик? Горький поясняет, что не того, что в конце концов случилось. Но из увиденного нами на сцене это не следует. Создатели спектакля слегка сократили авторский текст.

Сцена из спектакля «Старик» с участием Александра Трофимова, Ксении Тишковой и Романа Сердюкова. Фото: Андрей Кокшаров

Хотя Старик бодрится. У Горького в пьесе он восклицает напоследок: «Покарал Господь, ага! (Грозит палкой дому.) Насорил вас господь на земле, окаянных, насорил червей... Сметёт он вас в геенну рукою моею, сорьё... хлам червивый!»

То есть каторжник, отбывавший срок за насилие над несовершеннолетней, возомнил себя праведником, чьей рукой управляет Господь Бог. Звучит очень современно. Чем бесцеремоннее ведёт себя очередной мракобес, тем больше у него скелетов в шкафу таится. Чтобы возвыситься, этим садистам надо притвориться праведниками, а окружающих представить «хламом червивым». На фоне «хлама» они будут смотреться выгодно и издали походить на людей.

Пьеса Горького вообще открывает большой простор для интерпретаций и просто для размышлений. Она современна в том смысле, что, сочинённая сто лет назад, описывает Россию на очередном переломе. Со сцены из уст Харитонова (Сергей Попков и Владимир Свекольников) звучит: «Богатая земля! Грабят её, грабят, а ограбить никто не может!.. И купец грабит, и чиновник, и всяк живой человек, а — Россия живёт, слава Те, Господи! И будет жива во веки веков…» Обычно такие «патриоты» и сами не прочь пограбить немного. Им такая живучая великая Россия для того и нужна, чтобы отхватить от неё и себе кусочек. С России не убудет.

Действительно, целый век минул, а Россия до сих пор живёт. Грабят её, грабят… Но без последствий это, как мы видим, не обходится.

Спектакль начинается ещё до собственно начала действия (вместо звонков бьют в рельс), по фойе и лестницам носятся артисты — изображают «активную жизнь», с балкона в партер сбрасывают «строительные мешки». В общем, первое ощущение такое, что режиссёр Кладько никуда не уходил (он большой любитель разыгрывать сцены среди зрителей). Но потом суета заканчивается. Звучат тревожные — в одну-две ноты — протяжные звуки. Дух предыдущего худрука улетучивается.

Упрёки, что, будто бы, авторы спектакля сэкономили на декорациях, соорудив на сцене строительные леса и этим ограничившись, вряд ли уместны. Горький в первой же ремарке так и написал: «Кирпичная стена трёхэтажного дома, окружённая лесами, перед нею — группа деревьев с поломанными ветвями, брёвна, доски, бочки, как всегда на постройке…» Всё выглядит так, как несколько лет назад окружённый строительными лесами выглядел псковский театр во время «реставрации». Тогда безжалостно угробили акустику в большом зале.

Декорации как декорации. Ведь что такое строительные леса? Наглядные претензии на будущее. Это образ будущего. Он может быть трагическим, если учитывать, что не для всех оно может наступить.

Так что претензии если и предъявлять, то не к художнику. Спектакль ещё сырой (строительный раствор не застыл). Хотя уже сейчас понятно: перед нами, к счастью, не спектакль «Усвятские шлемоносцы», премьерой которых заканчивался предыдущей сезон. Постоянно отводить взгляд от сцены не хочется. В нём существует подходящая тексту атмосфера.

«Счастливых я не люблю…»

Александр Трофимов и Виктор Яковлев всё-таки играют разных Стариков. Трофимов — более демонического типа, а Яковлев — более приземлённого. Но оба выступают как люди, готовые безоговорочно осудить ближнего.

«Счастливых я не люблю, счастливый — он гладкий, за него не ухватишься, выскользнет, как мыло», — объясняется Старик с Софьей Марковной (Наталья Петрова и Мария Петрук). У этого отягощённого каторжным прошлым богомольца миссия такая — избавлять людей от счастья. Он, разумеется, не любит всех людей, но наиболее ненавистны ему те, у кого есть претензии на счастье («давно обрыдли, опротивели мне люди, а такие вот, чистенькие, — особо противны»). Это важное наблюдение. Многие преступления в мире совершаются как раз по этой причине. В чём корысть подобных преступников? В том, чтоб втоптать ближнего в грязь. Видимо, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Более того, на похожем мотиве основана политика некоторых государств. Если у соседнего государства намечаются неплохие перспективы, то немедленно возникает желание нагадить.

Горьковский Старик выбирает не того, кто в чём-то виновен, а того, кто попал в сферу влияния («Мне виноватых искать некогда… А Гусев — он вот где у меня, как воробей зажат»). Позднее, когда Максим Горький при советской власти начнёт воспевать чекистов, он сам станет таким стариком. Чекистам виноватых искать тоже было некогда. Давить надо было тех, кто оказался под рукой и, как воробей, зажат.

Так что в псковском драмтеатре поставили спектакль о беспощадном судье («Судья ли я для него? Законный, непощадный судья»). Не мир принёс он, а меч («Вы меня замучили, а хотите мириться? Нет мира вам и не будет!»).

Нет мира нам. И не будет?

*Александр Трофимов — артист Театра на Таганке (Москва), известный по спектаклям «Мастер и Маргарита» (Иешуа), «Преступление и наказание» (Раскольников), «Ревизская сказка» (Гоголь), «Борис Годунов» (Пимен, позднее — Патриарх), по телефильмам «Д’Артаньян и три мушкетера» (кардинал Ришелье) и «Мёртвые души» (Гоголь).