«Когда мы были молодыми...»

Слово

Олег Новицкий

Хорошая штука молодость! Тело, полное сил и здоровья, охотничий азарт, свеженький «Москвичонок» с полным баком бензина - дешевле газированной воды — лети себе за сто вёрст, чтобы высвистеть одного рябчика.

Конец сентября на южном Урале - это и начало охотничьего сезона, и первые заморозки, и первый снежок, и солнечные дни, и туманы с моросящим дождём - все удовольствия, которые ожидают горожанина, решившего хоть ненадолго окунуться в матушку-природу.

Мой отпуск близился к концу так же неумолимо, как приближался охотничий сезон. Оба этих процесса, движимые суровой рукой времени, казалось бы, протекали параллельно в одном русле, но вопреки геометрическим представлениям, пересекались буквально за несколько дней до окончания моего отпуска. Нетерпение возрастало, и по договоренности с друзьями я поехал на охотничью разведку километров за сто от нашего города. Часам к одиннадцати мой «Москвичонок», соскочив с асфальта, захрустел гравием, объезжая ямы и рытвины, а я вертел головой, ища поворот в какую-нибудь тьмутаракань. Доехав до очередной деревни, я пытался расспросить местных мужиков что-то об охоте. Но без бутылки разговор клеился плохо. Заботы у нас были слишком разные - зимой я пойду в магазин, а он в собственный погреб!

Под конец дня, взобравшись по неприметной дорожке на какой-то пригорок, я, кажется, нашел то, что искал, - на пригорке стояли брошенные вагончики лесорубов, внизу - небольшой ручей, разрезанный оврагом, захламленный буреломом, смешанный лес - самые рябчиные места. Далеко идти уже не было времени - пора возвращаться домой.

На открытие охоты вся наша троица, забив багажник «Москвича» охотничьими пожитками, катила на тот самый пригорок. Всё было так же, как и несколько дней тому назад. Вагончики, установленные на полутораметровые столбики, заросшие кустарником выше маленьких окон, стояли на своих местах - комфортный ночлег был нам обеспечен - никаких человеческих следов, полная тишина, нарушаемая лишь лесными вздохами, поскрипыванием деревьев, да стуком дятлов и писком пичужек разных мастей. Обход окрестностей в этот день не дал охотничьих трофеев, зато к сумеркам, под отблески костра, мы обменивались впечатлениями об увиденном, да строили планы на два ближайших выходных дня. За разговорами сумерки уступили место сгущающейся темноте ночи; разговоры исчерпали сами себя, небольшой хмель от выпитого улетучился, костер прогорел - становилось зябко. Облюбованный нами вагончик с ше-стью нарами ждал нас с нетерпеньем ... и дождался!

Постелив спальные мешки на досчатые лежаки и сунув рюкзаки под головы, мы умащивались ко сну, вяло договаривая недосказанное. Паузы становились все длиннее, а сообщения короче. И вдруг среди этой дремотной темноты раздался звонкий шлепок, шмыгнул чей-то нос, шумно втягивая воздух, мгновение гробовой тишины и звериноутробный шепот, в последнем слоге переходящий в визг: « КЛОПЫ!!!!!!»

Зажжённый фонарь высветил ужасающую картину: замшелые доски вагончика на глазах меняли цвет с серого на малиново-красный. Насекомые появлялись из обшивки, как кровь проступает сквозь марлю, наброшенную на кровоточащую рану. Полчища изголодавшихся клопов, почуяв свежатину, ринулись из всех щелей на свою добычу. Они наперегонки ползли по стенам, падали с потолка, пытаясь не упустить свой шанс.

Вот она «борьба миров», по Г.Уэллсу, в отдельно взятом лесорубном вагончике. Три здоровых мужика, вооруженные до зубов, были совершенно беззащитны перед ордой этих тварей. Сражение с ними было просто невозможно — оно могло быть только проиграно. Выход был только один - ретироваться, не раздумывая и не медля.

Первыми в темноту ночи полетели сапоги и спальные мешки. За ними сквозь кусты летели наши тела, рискуя свернуть свои шеи или сесть на какой-нибудь кол, торчащий между кустами. Через несколько минут угасший было костер полыхал чуть ли не до небес, высвечивая беспорядочную кучу наших пожитков. Перспектива привезти в свои городские квартиры лесных пришельцев пугала нас больше, чем свежий ветерок и прихваченная заморозком земля. Трусы, майки, рубашки и прочее порхали в пламени костра. Тени метались по лесу, заламывая руки, размахивая какими-то флагами, нервно подрагивая от холодных струй осеннего воздуха, прорывающегося сквозь лесную чащу; ноги выписывали непонятные крендели, сверкая подмороженными пятками. Театр теней продолжался еще долго - пока огонь не изгнал всех пришельцев из наших одежд, а мы не продрогли до зубовного стука. Еще долго, сначала с досадой, а потом со смехом, ерничая и подкалывая друг друга, мы заново переживали наше приключение, растирали ушибы и ссадины, полученные во время десанта, разыскивая на месте приземления, кто - сапог, кто - полотенце, вывалившееся из рюкзака.

Уснули мы далеко за полночь, прижимаясь к костру, с тоской вспоминая об оставленной дома палатке, много раз служившей нам верой и правдой.