«Я - дезертир вермахта»

ПОСТУПОК

Прошедшая фотовыставка «Отказ от военной службы в неправедной войне – акт гражданского неповиновения» открыла псковичам ту страницу в истории Второй мировой войны, о которой россияне практически не знают или знают совсем мало. Достоверность предлагаемой информации подтверждалась участием в ее работе участника тех давних трагических событий. Людвигу Бауману – 78 лет. Главный поступок в своей жизни он совершил в двадцатилетнем возрасте, в 1942 году. Будучи солдатом гитлеровской армии и служа на территории Франции, оккупированной немцами, он стал дезертиром, не желая участвовать в неправедной, с его точки зрения, войне.

- В своей пропаганде Гитлер всегда призывал к завоеванию для немцев новых пространств за счет других стран. Но что должно было произойти с людьми, которые веками жили на завоеванных нами территориях? Подобные вопросы задавали себе многие. А потом пошли пропагандистские фильмы, в которых показывали победителей-немцев и миллионы пленных русских. Зима 41-го для немецких солдат выдалась страшная: они вымерзали на Восточном фронте. В Германии тогда был объявлен сбор теплой одежды для солдат. Если наши замерзали, то что должно было происходить с пленными русскими – под открытым небом, без всякой одежды? Те, кто задавался подобными вопросами, неизбежно приходили к неутешительным ответам, и все больше находилось таких немцев, которые говорили себе: «Я не хочу участвовать в этом кошмаре. Я не хочу умирать, я хочу жить». И принимали решение. Так произошло и со мной.

- И вы решили дезертировать?

- Я не был одинок. Мы дезертировали вместе с моим другом Куртом Ольденбургом, а помогли нам французские партизаны – маки. Они снабдили нас гражданской одеждой и вывели к границе через ту территорию Франции, которая не была оккупирована гитлеровцами. Мы собирались добраться до Америки через Марокко. Но как раз на границе нас схватили. Четыре недели мы провели в тюрьме в Бордо, прежде чем наша судьба была решена (на это потребовалось 40 минут) – смертная казнь. Так мы с Куртом оказались в камере смертников. Нас не убили сразу потому, что хотели узнать, кто нам помог. Но и под пытками мы не назвали имен французских друзей. Эти 10 недель оказались самыми страшными в моей жизни. Пережитый кошмар мне снится до сих пор. Вместе с нами сидели старики и дети, бежавшие из Испании от режима Франко. Мы были свидетелями того, как их убивали в тюремном дворе, не дав людям даже попрощаться перед смертью.

- А как вам удалось избежать смертной казни?

- Нам заменили приговор на 12 лет тюрьмы и отправили в концлагерь. За два года, проведенных за колючей проволокой, мы сменили не один концлагерь. А в результате оказались в штрафном батальоне на Восточном фронте. То, что мы увидели там, было страшно: уничтоженные деревни, без людей… В таких батальонах, как наш, выживали немногие: Курт погиб. Мне повезло: я был только ранен.

- Как сложилась ваша судьба после войны?

- Мы, я говорю о тех немцах, которые, как и я, отказались участвовать в войне, надеялись, что наше решение будет понято правительством и людьми, но оказалось совсем иначе. К нам относились как к преступникам.

- А много было таких немцев, кто отказался воевать на стороне Гитлера?

- За все время правления Гитлера по причине отказа 30000 немцев были приговорены к смертной казни, в отношении 20000 приговор приведен в исполнение. Еще 100000 прошли через штрафные батальоны и концлагеря. Пережили весь этот кошмар не более 4000 человек. Сегодня их осталось в живых немногим более 200.

Много лет нас даже не пытались понять и услышать, считая трусами и предателями, у нас не было сторонников. Позже, когда близилась к завершению холодная война, а особенно с созданием общественного союза, выступающего за мир без войны, мы, наконец, обрели некоторую поддержку. В больших городах Германии - Потсдаме, Эрфурте, Берлине были даже поставлены памятники в честь людей, не пожелавших участвовать в захватнической войне. Но на государственном уровне официальной реабилитации даже посмертно эти люди не получили. Десять лет назад мы создали Союз уклонистов (дезертиров), главной целью которого стала борьба за восстановление чести и достоинства, за реабилитацию.

Потребовалось еще семь лет, чтобы правительство Германии признало вину перед всем миром, сказав, что Вторая мировая война была захватнической и направленной на уничтожение народов, что это было преступлением против человечества, в котором повинна Германия. Это стало частичным, пусть и не официальным, признанием нашей правоты.

- Но правительство, бундесвер по-прежнему избегают официальной - реабилитации. Почему?

- На самом деле это сложная проблема. С одной стороны, если сказать, что мы были правы, то тем самым признается вина всех солдат вермахта, участвовавших в войне. Если сказать, что мы не были виновны в том преступлении, в котором нас обвиняют, значит, нас и осудили неправильно, и вина за это лежит на наших судьях. Но именно эти кровавые судьи сразу после войны занимали весьма и весьма высокие посты в стране. И никто из них не был обвинен, а тем более наказан. В 1995 году, когда сменилось поколение судей, и на место кровавых (так мы называем тех, кто выносил нам приговоры во время войны) пришли новые, деятельность их предшественников получила, наконец, отрицательную оценку.

- Как сложилась ваша личная судьба после войны? Приходилось ли вам скрывать факт своего дезертирства? Как к этому отнеслись ваши близкие, друзья, родственники?

- Отец так и не смог смириться с моим дезертирством, считая его позором для семьи. Думаю, он и умер вскоре именно поэтому. А я после возвращения домой переживал страшное душевное опустошение, депрессию. Начал сильно пить, спустил все состояние, но так и не смог остановиться. Потом уехал из Гамбурга, где жил, в Бремен. Там женился, родились пятеро детей. Сейчас, вспоминая об этих годах, я чувствую свою вину перед женой, которой выпала незавидная доля. Мои дети не должны были рождаться в такой бедности и неустроенности, в которой мы тогда жили. А я продолжал пить. Жена умерла в 1966 году, рожая шестого ребенка. Эта беда заставила, наконец, меня прозреть и взять ответственность на себя: с алкоголем было покончено. Я один вырастил детей, и сейчас могу сказать, что у нас хорошая, крепкая семья. У меня уже 6 внуков…

- Дети знают о вашем прошлом, как относятся к вашей общественной деятельности в Союзе уклонистов и борьбе за полную реабилитацию?

- С пониманием. Они разделяют мое стремление. Поймите, пожалуйста, правильно, нам важна реабилитация не столько ради нас самих, сколько ради тех, кто погиб, но не стал воевать против человечества. Если мы не признаем их права на такой выбор, стало быть, их гибель была напрасной. Вот с этим мы и не можем смириться. У истоков создания нашего союза стояли 37 человек. Сегодня из этого актива в живых остались 11 человек, остальные умерли, поскольку все страшно болели. А болезни – последствия тех месяцев и лет, которые провели в тюрьмах, концлагерях…

- Вы надеетесь, что вам удастся добиться своего?

- Мы многого достигли за десять лет своей работы. Не так давно в Германии был проведен опрос по поводу того, как относятся сегодня немцы к тем, кто отказался участвовать в войне, ставшей позором для страны. Так вот, 90 процентов участников опроса однозначно высказались за реабилитацию дезертиров. Из них 56 процентов считают, что таким образом эти люди противостояли нацистскому режиму. Еще 10 процентов опрошенных назвали их героями. Я не считаю себя ни героем, ни преступником. Я просто не мог участвовать в той войне, которую считал бесчестной. Для меня остается сумасшедшей логика: если ты убил человека, значит, ты убийца, но, если ты убиваешь человека по приказу, будучи солдатом, то становишься героем. Я не хотел 60 лет назад и не хочу сейчас участвовать в этом безумии. И считаю, что дезертирство – один из способов сказать войне: «Нет».

Наталья БОБРОВСКАЯ.

Фото из архива.