Вычитание цвета

Андрей Гладилов вернулся в русскую «Сетумаа», оставаясь европейским пост-модернистом

Галерея на Бастионной – одно из самых приятных мест в городе. К лучшему, кажется, даже её расположение чуть в стороне от древнего центра. Посетитель должен совершить некоторое транспортное (пешеходное) усилие, проблуждав несколько минут по неказистым дорожкам среди бестолковых поздних улиц. В довершение мытарств ему предстоит взойти на пятый этаж – мимо лифта, торжественно не работающего уже лет двадцать, с дореволюционных времён. Маленькие неудобства эти будто помогают отрешиться от суетного, настроив свой состав на «встречу с прекрасным».

Андрей Гладилов. Дерево на краю поля.

Всякий раз, преодолев ностальгическую советскую лестницу с облупившимися рисованными «витражами», бываешь вознаграждён высоким пространством галереи, господствующими в ней тишиной и светом от огромных, обращённых на все стороны окон. Даже заводские корпуса и нейтральные городские задворки за этими окнами способствуют чувству отъединённости от всего внешнего и, следовательно, свободы. По-видимому, предметы искусства, год за годом сменяясь в одном небольшом пространстве, имеют свойство концентрировать в нём благоприятную энергию.

Выставка работ петербургского художника Андрея Гладилова (р. в 1959 г.), представленная на Бастионной в эти дни, вполне соответствует указанной гармонии умиротворённого покоя. Она многозначительно названа «Возвращение в Сетумаа», что влечёт целый комплекс ассоциаций с фольклорным эстонским православием. Однако автор, будучи русским ленинградцем, не имеет к этносу сету никакого отношения. Лишь сама Мальская долина, седая изборская земля (являющаяся молчаливым эпическим «героем» представленной пейзажной серии) духовно связывает творчество художника с крошечным народом, отечеством которого является. Название, избранное автором из благодарного уважения к духам-хранителям благословенного края, уводит в незапамятную дославянскую древность. Я не большой лингвист, но протяжное финское «-маа» выражает материнское начало земли (по аналогии с «Русь-матушка», «мать сыра земля» и т. д.)

Впрочем, несмотря на очевидное стремление духовно «припасть к корням», Гладилов – очень европейский художник. Его отточенная, построенная на сочетании нескольких удачно найденных приёмов, авторская манера не слишком оригинальна. Зато она органично встроена в контекст всего искусства ХХ века.

Работы, представленные на Бастионной, выполнены в сложной графической технике. На бумажной основе художник соединяет темперу, гуашь, акварель. Цветовые сочетания Гладилова почти никогда не ярки и всегда изысканны. Но важно понять, что утончённый, неуловимый цвет в его работах играет строго подчинённую роль. Он не столь важен и не является главным «строительным материалом» представленных произведений, создаваемого в них художественного образа.

Андрей Гладилов. Сумерки.

Почти во всех случаях кажется возможным убавить или совсем убрать (как на воображаемом экране) из работы её цветность. Такой переход (скорее, возвращение) в чёрно-белый регистр не разрушит цельность произведения, лишь несколько сокращая, но делая строже его выразительную силу. При этом не всегда ясно, проиграет либо улучшится тот или другой лист А. Гладилова при воображаемом вычитании цвета. Эффект этот (помимо формальных технологических характеристик) неоспоримо обнажает графическую природу искусства автора – несмотря на то, что он работает многоцветными красками и кистью.

Вскрыть общее в частном и через него – вот всегдашняя задача искусства. Чем глубже типизация, тем убедительнее конкретность, индивидуальность. Применительно к пластическим искусствам это верно для всего диапазона стилей и жанров – от беспредметных композиций до реалистического портрета. Главное для художника – раскрытие внутренней структуры формы, ритмической основы зримого мира. Сквозь это только и возможно воплощение самого образа, духовного содержания произведения. Однако решают единую задачу различные искусства и авторы на самых разных путях.

Любопытно сопоставить графичные пейзажи Гладилова с акварельной живописью В. П. Смирнова, о которой мы говорили в одном из недавних номеров «Псковской Губернии» [ 1 ]. (Такое сравнение тем более уместно, что оба автора создавали свои пейзажи в окрестностях Мальского озера).

Мы помним, что Смирнов, обобщая форму, восходит в лучших своих работах как бы к многозначному иероглифическому символу – «коду» того или иного пейзажа (а через него - и мира в целом). Знак этот оказывается у него выраженным через свет, «пробивающийся» сквозь прозрачную живописную акварель.

С иной стороны к достижению сходного эффекта приближается и график А. Гладилов. Он также предельно обобщает, типизирует конкретную форму (наиболее показательны здесь изображения вечерних деревьев). Однако «пишет» этот автор свои концентрирующие смысл символы не светом, пробивающимся изнутри работы, но, напротив, тональным затемнением белизны бумажного листа. Оба художника, следовательно, соотносятся, как два тоновых «полюса» в негативе, как день и ночь. Такова пропасть между двумя противоположными природами – живописи и графики (необходимой основой каждой из которых остаётся рисунок).

Андрей Гладилов. Тишина.

Все формы в пейзажах Гладилина выразительны, но особенно одухотворены его деревья (более ветвистые и силуэтно прорисованные, нежели одетые листвой). В работе «Сумерки» тёмное дерево на переднем плане дано быстрыми нервными мазками, с элегантной небрежностью. Оно в полной мере производит впечатление найденной и однозначно выраженной формулы. Но это – формула лишь одного конкретного, неуловимого мгновенья, временной точки между днём и ночью, светом и мраком. Главное достоинство выработанного художником авторского подхода к реальности – это раскрытие типичного в мгновенном.

Искусство Гладилова, следовательно, кинематографично. Любая работа словно имитирует кадр химической (цифровой) светописи. Манера претендует на некоторую наружную механистичность, отчуждённость от рук художника. Сами приёмы автора, его обращение с кистью и материалом, заставляют вспомнить моментальное фотоизображение – как бы сделанное на скорости (м. б., из окна автомобиля). Но важно, что этот «кадр», по сути дела, глубоко не случаен. Напротив, он является плодом глубокого, традиционного для искусства обобщения формы (о чём мы говорили выше).

Здесь возникает противоречие: как бы случайная репортажная фотографичность (выраженная в наружных приёмах) противостоит обобщённости точного, продуманного рисунка. Это противоречие в художественной форме (один из моментов которой словно стремится сам стать своим содержанием – да к тому же ещё «скрывающимся» и неявным) говорит о свойственном автору некотором глубинном пост-модернизме. И не важно, что духовные корни этого стиля, прорастая искусством А. Гладилова, пытаются «притвориться» изобразительным (иной раз чуть ли не реалистическим) пейзажным искусством. (Такая констатация, разумеется, не в упрёк автору, а лишь подтверждает современность, актуальную природу его творчества).

Важно ещё, что графические «кадры» Гладилова – рисованные. Это сближает авторскую манеру не столько с кинематографом в целом, сколько с искусством мультипликации. И действительно, мы видим подчас полное образное совпадение его работ с, например, знаменитым «Ёжиком в тумане» Ю. Норштейна. Созданное А. Гладиловым «Полнолуние» с его таинственным, будто слышимым шелестом ночного ветра в полегшей траве, словно ждёт оживших персонажей анимации.

Андрей Гладилов. Деревья на склоне.

Вообще сумерки, граница тьмы и света, зыбкий туман в тишине безветрия – вот одно из важнейших для автора состояний природы, которое он искусно переводит в настроение зрителя. Свободный полевой ветер для художника, конечно, не менее важен. Но из-за кадровой одномоментности его пейзажей он кажется отчасти «зафиксированным» и умолкшим. («Камыши. Перед грозой»).

Замечательна гладиловская работа «Деревья на склоне», где очень смелые и чуть ли не грубые аморфные цветовые пятна по центру композиции сочетаются с тонкой проработкой красочным штрихом. Деревья «вырастают» на фоне локального глубокого неба. Иллюзия реальности («пойманности» неуловимого момента) на миг оказывается полной.

Всё же, несмотря на очевидные достижения в ландшафтной области, лишь в нескольких натюрмортах, включённых в экспозицию, автор видится «возвращающимся домой» – в глубоко свойственный и понятный ему родной жанр. Пейзаж для А. Гладилова (на мой взгляд) остаётся областью творческого движения и ожидаемых новых открытий – но это и замечательно! Из натюрмортов же особенно хороши «Груши» – несмотря на их обаятельную, почти банальную простоту.

Итак, мы видим, что авторская манера А. Гладилова – это не живопись, а своеобразный рисунок кистью – рисунок, штрихи которого сколь угодно широки и расплывчаты, но никогда не отрываются от линии, как своей первоосновы. Мастерские, точно найденные рисунки художника тонированы мягким усладительным цветом. Работы автора, несмотря на неяркость цветовой гаммы, весьма декоративны. Многие из них столь «концентрированно» выразительны, что способны в одиночку завершить и облагородить любой современный интерьер, «растворяясь» в его сколь угодно большом объёме (как в пространстве галереи на Бастионной).

Юлий СЕЛИВЕРСТОВ, искусствовед

 

1 См.: Ю. Селиверстов. Всеволодов свет // «ПГ», № 41 (410) от 15-21 октября 2008 г.