Кристофер Рэн: «Если вы теряете репутацию – вы теряете все»

Становление свободной прессы в России идет быстрее, чем это было в Соединенных Штатах

Можно ли верить прессе? Этот вопрос в какой-то момент задает себе каждый, кто пытается понять, что происходит. Свободное общество нуждается в свободных СМИ. Но все усилия журналистов и редакторов, даже самых что ни на есть свободных, пропадут без одной-единственной, но самой главной части свободы слова – читателей.

Работа любого СМИ не имеет смысла без доверия аудитории. Этот вопрос актуален в любой стране, в сегодняшней России – особенно. Как завоевать это доверие, как удерживать и укреплять его – на эти темы мы беседуем с нашим коллегой из США Кристофером Рэном.

Кристофер Рэн (Christofer Wren) 29 лет проработал в газете New York Times, из них 17 лет в качестве корреспондента за рубежом. Он возглавлял бюро New York Times в России, на Ближнем Востоке, в Китае, Канаде, Южной Африке, освещал деятельность ООН. Кроме того, г-н Рэн имеет опыт работы редактором в New York Times, Newsweek (США), International Herald Tribune (Париж), преподавал журналистику в Принстонском университете, является автором около 3000 статей и 8 книг. 16-17 мая он посетил Псков в качестве руководителя семинара «Международные стандарты и технологии работы журналиста», организованного Центром поддержки гражданских инициатив «Участие».

- Г-н Рэн, Вы имели возможность работать не только в США, но и в других странах мира, в том числе в России, в разные времена. В чем, на Ваш взгляд, основное различие между американской и российской прессой?

- Основная разница, как мне кажется, заключается в том, что Россия пережила огромный исторический сдвиг. Изменения до сих пор происходят и продолжают приносить новые результаты. Сейчас ситуация в России напоминает то, что было в США во времена гражданской войны, то есть примерно 140 лет назад. В СССР существовала официальная пресса, то есть когда партия решала, что людям необходимо знать. Теперь возникают новые независимые издания. У них есть полная свобода слова, но у них нет экономической поддержки.

Одной из проблем является то, что быть творцом истории не всегда удобно. Вы живете в великие исторические времена. А это не означает, что журналистика – простое дело, потому что все постоянно меняется. Я думаю, что русские журналисты так же хороши, как и американские, но российским журналистам приходится трудиться намного больше, чтобы получить тот же объем информации, что и американским. Естественно, что у многих российских журналистов это не вызывает особого энтузиазма! Но такие условия заставляют их учиться, быть более предприимчивыми и отважными в своей работе – им приходится это делать.

- В большинстве своем наше общество не доверяет прессе, потому что еще с советских времен привыкло, что газеты «пишут, что им скажут». Обилие ангажированных предвыборных изданий не помогает изменить ситуацию. Существует ли у нас путь, чтобы завоевать доверие читателей?

- Очень хороший вопрос. Мне кажется, что он относит нас еще дальше во времени, чем те проблемы, о которых вы упомянули. В странах Восточной Европы, которые в свое время входили в соцлагерь, а потом вернулись к развитию свободной прессы, существовала организационная память (institutional memory) о том, какой была пресса до того, как страны стали коммунистическими. А в России такой памяти, которая уходила бы далеко в прошлое, нет, потому что до коммунистического режима существовала царская власть.

Но мне кажется, вы уже решаете эту проблему. Потому как, если мы посмотрим, какой была пресса во времена Брежнева, когда я жил здесь 25 лет назад, и какая она теперь – это совершенно несравнимые вещи! Сами журналисты намного лучше работают, истории, которые они пишут намного лучше, прогресс в этом плане очевиден. Если бы 25 лет назад мне сказали: знаете, у нас тут через 25 лет будет свободная пресса! – я бы сказал: нет, этого не может быть! Легко сказать, что люди не доверяют прессе, но они не доверяли прессе и 25 лет назад. Все, что вам сейчас нужно делать, – это продолжать делать то, что вы уже делаете.

Я могу рассказать вам историю о стране, про которую я знаю, что там была очень большая проблема «купленной прессы». Это была страна, где люди писали статьи о ком-то за определенную плату, не называя имен. Политики содержали определенные издания и использовали их для нападения на своих политических конкурентов. Эти газеты публиковали информацию, которая была не точна, а порой просто ложна, и они знали об этом. Можете сказать, что за страну я имею в виду? Я говорю о Соединенных Штатах после признания независимости!

Через 80 лет издатели поняли, что недостаточно просто использовать газету как инструмент нападения, надо включать туда и рекламу.

А для этого необходимо было завоевать доверие читателей, и значит – публиковать объективные и непредвзятые материалы. Им был нужен хороший новостной материал, чтобы привлечь рекламодателей. Это началось с нашей Гражданской войны 140 лет назад, но шло очень медленно. Вы проходите через ту же самую ситуацию, но здесь это происходит быстрее. Конечно, в это время можно окончательно опустить руки, но можно, наоборот, набираться сил.

- Сколько времени занял этот процесс в США?

- 75 лет назад у нас все еще были проблемы в этом отношении. Мой дед был журналистом в Нью-Йорке. Он стал одним из лидеров стачек, которые организовывались в поддержку свободы репортеров. Когда стачка зашла в тупик, он оказался в «черном списке» у работодателей. Сейчас такого уже не может случиться.

Вы спрашиваете, сколько понадобится людям, чтобы начать доверять прессе? Я никогда об этом не думал, это очень интересный вопрос. Приходится придумывать ответ прямо сейчас. Очень сложно говорить о каких-либо сроках. Это зависит от того, сколько потребуется прессе, чтобы начать более осторожно относиться к фактам.

Я видел здесь очень много хороших репортажей, но видел также и много плохих. Когда люди будут видеть больше хороших репортажей, они начнут более серьезно относиться к СМИ.

Как решить этот вопрос для себя? Я бы сказал, что надо начать концентрироваться на местных новостях. Если вы заработаете репутацию издания, пишущего о местном сообществе, и пишущего правдиво и верно, то вам станут доверять люди. Но такую репутацию нельзя заработать на федеральном или международном уровне. Люди скажут: я доверяю этой газете, потому что они пишут о моих проблемах. Но они не скажут: я доверяю этой газете, потому что они согласны с моей позицией относительно президента Путина. Когда вы пишите о больницах, о школах – это важные статьи. Материалы должны касаться того, как живут люди, именно через это произойдут перемены.

- СМИ в США – это престижно? Почетно ли быть журналистом, видеть свое лицо на телеэкране, свое имя в газете в качестве источника информации?

- На одном уровне – это вполне престижно. Работать на New York Times – престижно. Но на другом уровне – нет, нам, журналистам, еще не доверяет очень много людей. По результатам опросов общественного мнения составлялись списки – наверху были те, кому доверяют люди, внизу – те, кому не доверяют. Мы следовали за политиками где-то внизу. Школьные учителя, доктора были вверху, а внизу – политики и журналисты. под нами были еще люди, но к этому я не хочу возвращаться.

- А кто ниже в списке - политики или журналисты?

- Когда как. Обычно мы все-таки над политиками. Но беда в том, что и у нас есть плохие журналисты.

- Как много значит репутация издания?

- Да, репутация – это то, что заставляет человека выходить на улицу и покупать вашу газету! Люди подходят к стойке с газетами, они смотрят на нее, выбирают какую-то газету и говорят: я знаю эту газету, я знаю, что там будет правдивая информация, поэтому я покупаю ее! Если вы теряете эту репутацию – то все.

- От чего в большей степени зависит репутация газеты – от личности журналиста, который напрямую контактирует с людьми, от репутации учредителя или от содержания?

- Очень хороший вопрос. Мне надо подумать... Скорее всего, это в первую очередь содержание газеты: читатели знают, что они могут доверять информации, которую там находят. Они верят, что они найдут в этой газете что-то интересное для себя. В тот момент, когда они перестанут в это верить, они перестанут покупать газету. Психология читателя такова: он подходит к стойке с газетами и видит ваше предложение: если вы заплатите 5 рублей, мы расскажем вам все, что произошло до сегодняшнего дня. Если он чувствует, что за свои деньги он не получит этого, то решает купить что-либо другое.

- Г-н Рэн, какую информацию, на Ваш взгляд, должна отбирать газета – ту, которая точно будет пользоваться спросом у читателей, или ту, что важна для культурной политики газеты?

- Мне сложно вспомнить сейчас случай, чтобы мы о чем-то не писали. Да, мы не занимаемся порнографией, не используем ненормативную лексику, потому что считаем, что это неправильно, но все остальное мы освещаем. Вы затронули интересную проблему. Читатель должен чувствовать, что это его газета. Нам везло в New York Times, потому что наши читатели говорили: да, это наша газета. Полтора года назад мы разместили на первой полосе цветную фотографию. И люди звонили в редакцию и говорили: как вы посмели изменить мою газету!, все, это уже не New York Times!

- Но сейчас там есть цветная фотография...

- И все говорят: да, очень хорошо! Вопрос не в этом, вопрос в том, что люди должны относиться к газете не просто как к источнику информации, а как к своей газете. В New York Times работал человек, который занимался фальсификацией материалов. Сейчас он покинул газету, ведется расследование. Но когда об этом стало известно читателям, они принялись писать письма в редакцию и спрашивать: как вы это допустили, как вы можете позволять таким людям писать в мою газету?!! В этот момент они могут сказать: это больше не моя газета. Это и есть тот момент, когда у вас начинаются проблемы. Они писали очень жесткие письма, и эти письма были опубликованы.

Для русской прессы сейчас самое главное – дойти до того уровня, когда люди будут говорить: да, это моя газета. Так или иначе, это самое главное, потому что в конечном итоге вы пишете не для себя, не для издателя, вы пишете для читателя. Каждый раз я говорю репортерам: вы идете делать репортаж не для себя, а для тех десяти тысяч, которые нас читают. Это и есть те люди, которым вы должны быть преданы.

- Если возникает проблема, которая очень важна маленькой группе ваших читателей, но мало интересна всем остальным, будете ли вы писать об этом?

- Вообще-то, в теории, мы должны писать обо всем. Но всегда нужно задавать вопрос: кого это касается? Бывало, в New York Times приходили люди и говорили: вы должны написать о нашей организации, потому что мы очень хорошо работаем.

А мы обычно отвечаем: мы пишем о новостях, и, если вы хотите, чтобы мы о вас написали, хотя бы расскажите, что там у вас такого интересного происходит. Всегда надо думать, что читатель хочет знать, что ему нужно знать. Здесь вам необходимо опережать читателя на пару шагов.

- Но допустим, мы вполне уверены, что большинству наших читателей нет никакого дела до одного-единственного дома, который того гляди упадет. Но жильцы этого дома весьма заинтересованы в такой публикации...

- Ну, так или иначе, я думаю, что всем читателям будет интересно узнать о проблемах такого рода. Они могут каким-то образом коснуться людей, которых они знают. А некоторые из читателей оглядятся, увидят этот дом и подумают: господи, да ведь я живу в точно таком же доме! Именно поэтому я говорю – все новости местные. Необходимо заставить читателя думать, что то, о чем вы пишете, затрагивает его жизнь.

- Приходилось ли вам скрывать какую-либо информацию от читателей?

- Я не могу так сразу, на вскидку вспомнить что-либо подобное. Пожалуй, когда произошли теракты во Всемирном торговом центре, мы старались не показывать трупы. У нас была опубликована одна фотография выпавшего из окна человека на пути к земле, и нас очень сильно за это критиковали читатели.

- Случается ли, что читатели бывают недовольны публикациями New York Times?

- Да, такое случается.

- И как вы с этим справляетесь?

- Люди пишут жалобы, или, если мы сделали ошибку, что тоже бывает, они сообщают нам, и мы исправляем эти ошибки. Моя теща каждую неделю пишет письма в New York Times со всеми ошибками, которые она там находит. И первый человек, который вынужден отвечать на эти письма, – мой друг. Однажды во время прогулки я сказал ему: извини, что моя теща заваливает тебя письмами. А он ответил: знаешь, я счастлив отвечать на них, потому что тот день, когда мы перестанем получать такие письма, будет означать проблемы для нашего издания.

- Что Вы посоветуете делать тем газетам, которые захотят повысить уровень доверия читателей?

- Хорошие интересные репортажи. Вам необходимо достичь того момента, когда читатель скажет: так, для меня главное – не пропустить эту статью в следующем номере! – и он идет и покупает газету.

Когда я встретил свою жену, я не работал на New York Times, я работал в другом издании.

А она очень любила New York Times. И когда мы шли на свидание, она брала с собой газету, и если нам становилось не о чем говорить, она разворачивала ее и начинала читать. Потом, когда мы поженились, я уже стал корреспондентом New York Times, и она объездила со мной весь мир. Мы жили в шести разных странах на четырех континентах. И я думаю, что если бы я не работал на New York Times, она бы со мной не попутешествовала. Вот такие читатели и нужны.

Беседовала Светлана ПРОКОПЬЕВА.

Особая благодарность за помощь в подготовке материала переводчику Денису Кугаю.